Артем Шерстобитов, 22 года, проза

Паулинка

1

День заканчивался, и я с сожалением провожал взглядом медный солнечный диск, медленно, но верно вязнущий в густом сосновом лесу у самого горизонта.

Комментарий Владислава Пасечника:

«Вот этого как раз и надо остерегаться – изображать странным то, в чем ни малейшей странности нет».

Ж. П. Сартр.

Сейчас она скажет свое решительное «Пора…», посмотрит грустно своим изумрудным искрящимся взглядом, чуть виновато добавит «извини», и, оборвав свой разговор на середине, мы снова поднимемся на насыпь к дороге. Уходя я буду часто оглядываться на наш прудик, видеть ее неподвижную фигуру на пыльной обочине, и, как всегда, в очередной раз оглянувшись с каким-то щемящим чувством в груди, напоследок увижу лишь пустую дорогу да колышущиеся ивы над светло-зеленой водой. Как всегда, но сегодня все совсем по-другому. Этим сентябрьским вечером мы с Паулинкой прощаемся навсегда.

Я даже не знаю, да раньше и не задумывался, как будет правильнее – мы встретились, я встретил ее или она встретила меня? И тем не менее мы познакомились в середине июня, пасмурным летним днем у старого пруда, заросшего со стороны полей камышовыми зарослями, а с другой раскидистыми ивами, закрывающими прудик от любопытных глаз малочисленных проезжающих. Идеальное место для рыбалки и для размышлений. Да и погода в тот день была подходящая и для того, и для другого. Теплый, насыщенный запахами прибрежных и полевых трав, чуть прелой воды и чего-то сладковато-знакомого, но до конца не узнаваемого, ветерок шептал стеблями камыша и припущенными в подернутую мелкой рябью воду ветвями ивы. Стрекот кузнечиков и щебет какой-то птички в ветвях дополняли общую картину.

А я лениво следил за колышущимся поплавком и думал о горах. Да, о горных озерах с холодной и чистейшей проточной водой, которые постоянно подпитывают бурные горные реки. О том, как богата природа Горного Алтая, и о том, насколько лучше был бы мой улов в каком-нибудь из его озер.  А еще, в мои мысли постоянно закрадывалась, отвлекая, эта самая непонятная птичка, чьи пронзительный писк и щебетание уже начали надоедать. Интересно, водится ли она ТАМ?

— Это ремез, синица такая, — послышался сзади мелодичный девичий голосок. – Вооон на той веточке у воды гнездо ее, белый такой мешочек из пуха, видишь?

Я обернулся и удивленно уставился на неожиданную гостью. Вдали от населенных пунктов и оживленных дорог, я лишь однажды встретился здесь с одиноким рыбаком, да и тот, посетовав на плохой клев, пообещал, сплюнув в воду, что не поедет больше в эту глушь. Ну что ж, каждому свое, кому полный садок карася, а кому тихий красивый уголок для размышлений. До сих пор по этому, единственному пригодному для рыбалки берегу  не появилось ни одной новой рыбачьей рогатины. А сейчас я видел за своей спиной босоногую девушку в легком платье, с улыбкой указывающую мне пальцем на ветви ивняка слева от нас. Действительно, сквозь полог ветвей и листьев угадывался белый предмет. Высмотрев гнездо, я тоже заулыбался и повернулся к девушке.

– Вижу. А гнездо-то они из пуха камыша делают то ли?

Теперь удивилась она. Тонкие брови поползли вверх, веселые зеленые глаза округлились.

— Откуда же у камыша пух? – весело поинтересовалась она.

Я непонимающе указал пальцем на камышиные заросли, из которых то тут, то там торчали коричневые початки, из некоторых ветерок как раз понемногу выдувал белые пушинки. – Вот же.

— Так это рогоз! – по-доброму рассмеялась она. – Из его пуха, и из тополиного, и из ветлы.

— Откуда ж ты взялась, такая всезнайка? — Я притворно нахмурился, в душе радуясь приятной встрече.

Неопределенно махнув рукой на противоположный берег, в сторону давно никем не засеваемых полей, девушка неожиданно перестала смеяться и взгляд ее погрустнел.

— Никакая я не всезнайка, я только о наших краях много могу рассказать, а в других не бывала никогда, — смущенно сообщила она, присаживаясь на берег рядом со мной.

И повинуясь внезапному веселому порыву, я стал взахлеб рассказывать о том, чем грезил за минуту до нашей встречи. Перед нашим взором вставали громады горных хребтов, изломанные ветрами, непогодой и временем и усеянные пещерами и родниками, прекрасные девственные хвойные леса, полные всевозможного зверья, чаши горных озер, манящие своей чистотой и прохладой. В общем, те места, где еще, возможно, не ступала нога человека. Больше всего ее заинтересовали озера. Робко, видимо боясь упустить это ощущение реальности нашего с ней полета фантазии, она иногда спрашивала – как берег может быть из огромных камней, поему так высоко озера не пересыхают. А я, сам смутно представляя, как все это устроено, рассказывал о талых водах с вершин по весне, о горах, наполненных грунтовой водой и горах, проточенных родниками и подземными реками.

Комментарий Натальи Дорониной:

И героя ничего не смущает?

 

Мы все говорили, а день все не заканчивался. Выглянувшее солнце неспешно продолжало свой полет над кронами прибрежных ив, напоминая расходящимся свинцовым тучам, что сегодня его праздник – день солнцестояния.

Когда же светило напоследок окрасило небо в розовый, она нехотя поднялась на ноги, с видимым сожалением сбрасывая остатки своего мысленного путешествия.

-Тебе пора, — серьезно сказала она мне. – Проголодался, небось.

И, действительно, в животе уже некоторое время призывно урчало, а обеда на рыбалку я сегодня не прихватил. Кивнув, я собрал удочки, закинул рюкзак и только тогда вспомнил, что так и не спросил ее имени.

— Паулинка я. Пойдем до дороги провожу.

Я, было, начал спорить, что это я ее должен провожать, но она, снова рассмеявшись, убедила меня в том, что мне куда дальше добираться домой и совсем в другую сторону.

— А мне два шага пройти. Ты приходи как-нибудь еще.

 

В тот вечер, прощаясь впервые у пыльной дороги, я уже точно знал, что обязательно приду. И еще, что Паулинка – необыкновенная.

Она необыкновенная, но как можно судить о необыкновенном, когда не все его степени доступны твоему, да и вообще человеческому, пониманию? Это как смотреть на кошку с фиолетовым окрасом и говорить «Она необыкновенная!», а кошка вдруг, взмахнув крыльями, превратится в далекую точку на горизонте. Вроде и прав был, а вроде и не ожидал такого.

 

2

— Когда-то и этот прудик был озером, — задумчиво рассказывала она, глядя на тот берег, где камыш плавно перетекал в такие же высокие полевые травы. – Мне еще дед рассказывал. Полноводное. Здесь, как и сейчас был берег, только тогда он был куда выше, у самой дороги.

Я бросил взгляд через плечо на крутой подъем и прикинул. Выходило, что тут, где мы сидим было три-четыре метра глубины. Потом перевел взгляд на поле, попытался представить себе, насколько огромным было озеро. И увидел. Граница противоположного берега, небольшой пологий склон метрах в семистах хоть и зарос полынью и крапивой, еще смутно угадывался.

— Пересохло?

Паулинка печально улыбнулась, не отрывая взгляда от одной ей видимой картины прошлого. Хотя, уже и не одной. Воображение услужливо показало мне спокойную голубую воду, даже едва заметный лысый островок, который сейчас цвел полянкой тысячелистника.

— Осушили, — тихо ответила она, сгоняя наваждение. И вот перед глазами уже снова начинающая зацветать мутная зеленоватая вода нашего прудика. – Какие-то родники отвели стороной, какие-то совсем уничтожили. Поле хотели сделать, даже деревеньку рядом отстроили. Не получилось.

Я недоуменно пожал плечами.

— Почему не получилось? Загубили озеро, деревню построили…

— Да, меньше чем за три года и деревню построили, и поле новое вспахивать начали. Вот только сколько тракторов на этом поле загублено было, по самую крышу под землю уходили, — с горьким смешком ответила Паулинка. – Не отдавало озеро свои владения – вроде надежная почва, а тут раз – и нет машины. Полностью плюнули, когда и люди пропадать начали.

— Как, люди?! – удивился я. – И люди под землю?

Девушка надолго замолкла, все вглядываясь куда-то вдаль.

— Кто под землю, а кто и под воду, — наконец сказала она. – Пропадать стали деревенские, поговаривали, что прямиком в озеро уходили. Следы, вроде, сюда вели. Но сколько ни прочесывали то, что от озера осталось – никого так и не нашли. Да и глубина здесь, сам знаешь, метра полтора максимум.. Как бы то ни было, строили деревню за три года, а опустела она за год с небольшим.

— Все пропали? – проникнувшись повествованием, шепотом спросил я.

Паулинка наконец перевела изумрудный взгляд на меня и кивнула.

— Да.

На мгновение мне стало жутковато. Но только на мгновение, потому что девушка заливисто рассмеялась.

— Разъехались, кто куда, глупый!

Мы еще немного посмеялись, а потом я начал рассказывать ей похожие истории из когда-то прочитанной мной книги о тайнах природы. Об аномальных зонах и странных событиях, то в них происходят. О Бермудском Треугольнике и карельских озерах. О ведьминых кругах и пропавших людях. Паулинка задумчиво слушала, не перебивая, а когда я закончил рассказывать, вновь устремила взгляд поверх камышовых зарослей.

— Знаешь, — сказала она, — Это хорошо, что люди пишут об этих местах. Я бы очень хотела, чтобы кто-нибудь написал историю этого умирающего озера и… — на мгновение запнувшись, она снова посмотрела на меня печально, заставив теплую волну какого-то неведомого мне раньше приятного чувства прокатиться по всему телу. – … нашу.

О том, что она сказала не то, что хотела, я задумался только по дороге домой. Обернулся на прудик, но, как и всегда, увидел только причудливо раскрашенную закатными красками воду меж густых ветвей ракиты. 

Комментарий Владислава Пасечника:

Хорошая завязка, только здесь одно замечание — много повторов. Очень много одноплановых описаний Паулинки, ее грустного взгляда, молчания (я подчеркнул эти моменты). Мы и так уже поняли что Паулинка загадочная и печальная, однако ты продолжаешь описывать ее портрет именно так. Лучше как-нибудь «разбавить» эти описания, количественно сократить.

 

3

Каждый раз когда, выкроив свободный денек, я возвращался к нашему месту встречи полевой дорогой, я размышлял о ней. Но только по дороге. Когда Паулинка, приветливо улыбаясь, встречала меня на берегу, так и незаданные вопросы стайкой синичек-ремезов вылетали из моей головы, прячась в густых ветвях ракит. Как и постыдное влечение.

Да, и я безумно рад, что ни разу не поддался желанию, ведь, как я сейчас понимаю, это было бы самой глупой ошибкой в моей жизни. Дело, наверное, даже не в том, что за все то время, что мы встречались, она ни разу не позволила мне даже мимолетного случайного прикосновения. Это было ее табу. Но, когда, в очередной раз уходя, я оглядывался и не видел ее силуэта на обочине, проклятые синички-мысли догоняли меня и облепляли всем скопом.

 

Она божественна! И следом неприятная, отдающая пронзительным холодом мысль: она дьявольская! Противоречива во всех эпитетах, и какой-то иллюзорной нитью соединяющая эти противоречия в целостную картину. Секунду назад дьявольски спокойная вдруг заливается светлым искренним смехом, дьявольски мудра в одних вещах и ангельски наивна в других. И однажды вечером в голове моей родилась новая, пока еще неоперившаяся, желторотая мысль – кем бы она ни была, она не человек!

Это рождение и повлияло на все, что произошло дальше. Ведь когда остальные вопросы-мысли привычно срывались по своим делам, не беспокоя нас с Паулинкой весь день, птенец оставался в гнезде. Пища, привлекал к себе внимание. И привлек. Ее внимание.

Я ощутил это, когда однажды решив пообедать, предложил ей разделить трапезу, на что она в который раз ответила вежливым отказом. И тут мой птенец-мысль особо сильно призывно чирикнул сомнением. В тот же момент Паулинка подавилась отказом, а родители птенчика, сорвавшись с ветвей, влетели в гнездо. Подкормить детеныша.

— Спасибо, я не голод… — и напряженно замолкла.

А я испугался. Испугался того, что противные мысли окажутся правы, и, обернувшись, я никого не увижу за спиной. Нет-нет, не того, что Паулинка что-нибудь со мной сделает! Я знал, кем бы она (или чем) не являлась – зла мне она не желает. Остаться в одиночестве на этом крутом берегу, наедине с надоедливыми птичками-ремезами. И никогда больше ее не увидеть…

И я, не оборачиваясь, продолжил выкладывать из рюкзака припасы и ожесточенно искать решение. «Ну что ты прицепился к девушке, не хочет и не хочет, — ворчливо спрашивал я сам себя. — Может она на диете, в конце концов!»

— Я на диете, — раздался сзади веселый голосок. – Но, спасибо, что предложил.

В тот день я завел разговор о библейском грехопадении. Боясь напрямую заговорить с ней о произошедшем, загладить вину, я обратился к метафоре. И мы понимали друг друга. Я рассказывал о Яблоке Познания и сам чувствовал себя Адамом, изгнанным из Эдема. Говорил о жестоком, но справедливом решении, принятом Богом, и о том, что мне это решение кажется не совсем справедливым. Что натура человека такова, что он всегда тянется к запретным знаниям, и винить его за это нельзя. Я готов был поверить своим словам, чтобы Паулинка поверила мне.

Вот только, как бы я не пытался поверить, не получалось. Наш разговор велся в несколько уровней, не только словами. Больше – в моей голове, и я чувствовал, что мой внутренний монолог ей куда понятнее. А там, гораздо глубже гнездышка моих мыслептичек, кипела настоящая борьба. С самим собой и за право не потерять Паулинку. И все крепла, противостоя моим убеждениям, мысль, что Знание и было Изгнанием. Что ничего вокруг не изменилось, все тот же Райский Сад, вот только ощущение беззаботности пропало для Адама и Евы.

Когда день уже клонился к закату, а наше молчание несколько затянулось, Паулинка поднялась к насыпи и, задорно подмигнув мне, сказала:

— Знаешь, мне кажется, что важней всего то, что Адам и Ева остались вместе.

И я понял, что прощен. На душе сделалось легко, но только до того момента, когда я в последний раз обернулся по дороге домой. Меня догнала стая моих непослушных синичек.

 

4

Шли летние деньки, неприятный инцидент забывался, встречи наши продолжались, а лето неуклонно двигалось к концу. В первых днях августа в мою дурную голову закралась мысль о ночной рыбалке. И, конечно же, я решил пойти на наш с Паулинкой прудик. Тем более что несколько дней у меня не было возможности с ней повидаться.

Выбрав время, чтобы добраться туда засветло, я как-то ошибся и пришел как раз вовремя, чтобы увидеть, как краешек солнца уползает за горизонт. Паулинка на берегу меня не встретила, да я и не особо ожидал ее увидеть здесь так поздно. Обычно мы расходились гораздо раньше, когда солнце только начинало заходить. Поставив палатку и нарубив сучьев для костра, я принялся за снасти. Цепляя на леску поплавки со светодиодами, я вновь погрузился в себя, а когда очнулся…

…Вокруг меня кипела мутная противно пахнущая вода. Было уже совсем темно, но в отблесках моего костра были отчетливо видны белесые скользкие тела, тянущие мою голову под воду. И их изумрудные глаза словно гипнотизировали меня, забирая и ужас, и возможность вырываться. В мозг громким набатом била чужая мысль «Еда!». А я не мог даже моргать, когда под новым напором скользких конечностей голова моя раз за разом погружалась в затхлую, совершенно непрозрачную из-за поднятого со дна ила и песка воду.

И тут я понял, что заставило меня пробудиться. Укол боли от присосавшегося к моей левой руке существа. А с новым уколом ко мне вернулся панический ужас, и мои странные противники, почувствовав это, с еще большим упорством принялись за свое черное дело. Хорошая все-таки вещь безусловные рефлексы – даже полностью бесконтрольное, мое тело все это время задерживало дыхание, а в тот момент, когда не смогло, взрыв боли изнутри просто заставил меня со всех сил оттолкнуться ногами от дна.

Хватка на моем теле мгновенно ослабла, и мысленная, и физическая. Закашливаясь и задыхаясь, я на четвереньках пополз к берегу. Это ж надо, пытаться утопить человека у самого берега. Впрочем, я с радостью прощаю моим зеленоглазым убийцам такую оплошность. Рухнув мокрым мешком на берег, я еще немного отполз от воды к костру и попытался прийти в себя. Глаза отчаянно болели и слезились, легкие сотрясали судороги и рвотные позывы, а самого меня трясло от непередаваемого ужаса. Прочь! Прочь от этого гиблого места! – билось в голове. – Только ополоснуться в теплой водичке напоследок.

От таких мыслей меня затрясло еще сильнее. Они все еще здесь! Бросив быстрый взгляд на озеро, я отчаянно заспешил наверх, к насыпи и палатке, готовый поклясться, что в бликах от костра на еще колышущейся воде выцепил взглядом не меньше двух десятков изумрудных угольков-глаз. Вскарабкавшись на дорожную насыпь, я поднял взгляд, и новый приступ ужаса подкосил мои ноги. Плотным полукольцом отсекали мне путь к отступлению… люди? Комментарий Владислава Пасечника:

Лавкрафт?!

 

Множество темных фигур с размытыми лицами и пугающим, каким-то потусторонне-бледно-зеленым светом из глаз. И только тут я, наконец, осознал – Паулинка одна из них.

Потому-то я, как бы ни старался, не могу четко описать черт ее лица, да даже телосложение, черт возьми! Все это время, как фонарик рыбы-удильщика, мое внимание забирали глаза. Вот только в отличие от этого мертвенно-бледного сияния моих новых знакомцев, ее глаза светились теплотой добра. Пусть она одна из них, но ее не может быть СРЕДИ них! Мы же… друзья. Или как?

Полукруг призраков понемногу сжимался. Нужно срочно прыгать в воду! – прогремела в голове спасительная мысль, и я, разбежавшись, прыгнул прямо в гущу преграждающих мне путь фантомов.

Комментарий Владислава Пасечника:

Да он гений… Он только что выбрался из воды, разве не так? 

Как я и ожидал, никакого физического сопротивления от контакта с ними я не почувствовал, но сгруппироваться для приземления все равно не успел и кубарем, собирая на мокрую одежду дорожную пыль скатился с другой стороны насыпи прямо в крапивные кусты. Получив дополнительного тоника для пробуждения, я с горящим лицом и руками без разбору помчался через поле, не замечая путающие и режущие мои ноги полевые травы, чтобы снова очнуться в мутной, приятно успокаивающей раны и жжение от крапивы глубине.Только в этот раз пробудил меня знакомый голос в голове: «Выплывай!»

Комментарий Владислава Пасечника:

ВОТ И Я О ТОМ ЖЕ!

 

И, чтоб меня рыбы съели, ее испуганная интонация отбросила все сомнения прочь. Мы с Паулинкой друзья!

Комментарий Натальи Дорониной:

Не выстроена логика событий.

 

В этот раз никто не пытался меня остановить. Хотя и оттащили меня поглубже, и были поосторожнее, видимо решили дать мне утонуть самому. На берегу стояла Паулинка, и ее разгневанный взгляд не сулил мне ничего хорошего.

— Собирай свои вещи, — потребовала она. – Я провожу тебя, докуда смогу.

Я виновато кивнул и стал собирать палатку, испуганно поглядывая на спокойную водную гладь прудика. Вроде ничего необычного там не было.

— Какого лешего ты здесь забыл ночью?! – тихо спросила она.

Я смущенно показал ей на удилище. Рыбачил, мол, но встретившись с ее гневно горящим взором, потупился.

— Чтобы врать мне, научись сначала врать самому себе! – взорвалась она, напомнив мне, что я как на ладони перед ней. – Не утруждай себя ответом, я уже все знаю.

Вот уж действительно, не стоит отвечать на риторические вопросы. Да, историю с рыбалкой я выдумал. И несколько дней не приходил сюда, потому что однажды вечером после встречи с Паулинкой решил проверить, что же происходит здесь по ночам, и боялся, что она прочитает эту мою мысль. Не того боялся, значит…

— Сегодня мы видимся в последний раз, — вновь отвлекла она меня от раздумий.

Сердце мое сжалось от грусти. Сам, все сам виноват! Проклятое яблоко Познания. Я со злостью запихнул последние пожитки в рюкзак, и в отчаянии воззрился на Паулинку.

— Так больше нельзя, — ответила она на незаданный вопрос. – Слишком опасно.

Ты перешел черту, — слышалось в ее ответе. И возразить-то нечем. Тем не менее, многое оставалось недосказанным, вопросы терзали меня и уже по дороге Паулинка задумчиво заговорила:

— Ты не виноват, так же как и не виноваты мои родственники. Против себя не пойдешь, как ты сам однажды говорил. Но, чтоб ты знал, я никогда никого не убивала – я родилась уже после гибели деревни и нашего озера. Может поэтому и не тянет. А что до моих родственников… — она помолчала, — все они уже слишком стары, чтобы меняться. Ты привлек меня своими фантазиями, живыми и чистыми озерами, огромным миром, что вокруг нашего крохотного, отжившего свое пруда. И, надо сказать, мои родственники тоже целыми днями вслушивались в твои мысли, переживали и мечтали с тобой.

— Что-то не верится, — буркнул я, чем заработал очередной гневный взгляд.

— Ночью они охотники. И ничто на свете этого не изменит, как и твою любознательность. Рыбы в пруду мало, но и нас не очень много, перебиваемся. А ты – деликатес, — добродушно рассмеялась она. – Так что зла не держи, и чтоб ты знал, старичков то ты почти сумел побороть, но если б твоей крови захотела я…

Даже после этих ее слов мне не стало страшно в ее присутствии. Только снова нахлынуло крутящее живот чувство грусти, ощущение потери и близости расставания.

Комментарий Натальи Дорониной:

Интересное место для грусти…(подчеркнуто)

 

Комментарий Владислава Пасечника:

Он точно не в себе. Ему же прямым текстом сказали, что его могут здесь сожрать. Он тоскует о расставании с ундиной-людоедом.

 

Какое-то время мы молчали, а потом я неожиданно осознал, что уже очень давно иду совсем один.

Как можно судить о чем-то непонятном. Кошка с фиолетовым окрасом прилетела к тебе на подоконник и ластится. И пока другие ей подобные разрывают все человечество на куски, ты в своей маленькой комнатке наливаешь гостье мисочку молока и гладишь ее умиляясь. Как-то так. 

Комментарий Владислава Пасечника:

Здесь тоже все хорошо, но вот некоторые поступки и мысли главного героя, его реакция на происходящее вводят в ступор. Любой нормальный человек уже бежал бы от этого пруда куда глаза глядят. А у героя живот крутит от грусти… 

 

5

Вот и моя кошка, налакавшись вдоволь, улетела по своим делам, оставив у меня в душе чувство глубокой потери. Говорят, чудес не бывает. А у меня оно было, и я своими силами оттолкнул его, вернул свой мир в серую колею обыденности. Волей-неволей пришлось привыкать.

Комментарий Натальи Дорониной:

«чувство глубокой потери» — неплохо было бы избегать канцелярита и штампов.

 

Раны затянулись, только на левой руке, на тыльной стороне ладони, осталась отметина от укуса. Шрам, не дающий забыть о моем маленьком приключении, о моей глупой потере. Лето кончилось, сентябрь уже несколько недель, как вступил в свои права, и, как сейчас помню, чудо вернулось ко мне накануне равноденствия.

Комментарий Натальи Дорониной:

Немного странные подсчеты.

 

Даже сон мой был каким-то серым, обыденным. То ли от духоты, то ли от того, что скучно было его досматривать, я проснулся. А может, виновато в моем пробуждении было неясное чувство тревоги. Повозившись некоторое время я понял, что уснуть больше не смогу. Тихонько звянькнуло стекло в оконной раме, залились лаем деревенские собаки. Тревога достигла апогея, когда я понял, что в голове моей уже пару минут еле-еле, на грани слышимости, звенит отчаянный крик: «Помоги!»

 

Не помню, как одевался и выбегал на улицу. В себя пришел только по дороге к пруду. В голове зрело недоумение, — что же могло произойти – и страх за Паулинку. Вдалеке глухо прозвучал взрыв, и я ускорил бег, хотя казалось, что больше уже некуда ускоряться. Путь, обычно занимающий у меня минут сорок, я преодолел за пять минут и выскочил из пролеска на прямую. На дороге, у самого пруда, светила в мою сторону дальним светом старенькая Нива, не давая рассмотреть, что же происходит. Хотя я уже знал – глушат рыбу.

На полном ходу протаранив молодые ивы, я выскочил на берег. Вдоль озера был натянут огромный невод, и два мужика, переругиваясь, неспешно тянули его с противоположной стороны к этому берегу. Они услышали и увидели меня, остановились по грудь в воде.

— Э, чего надо? – грубо окрикнул один.

Мне нужно было отдышаться, чтобы ответить. Поэтому, я просто шумно дыша и сжимая кулаки стоял и смотрел на них дикими глазами. Все может быть уже кончено! Два взрыва в замкнутом небольшом водоеме могли положить конец существованию Паулинки и ее родственников. Тем более, что она не подавала сигналов с того момента, как я выбежал из дома. Что же сделать?

— Вали давай, откуда пришел, пока не наваляли, — подал голос второй браконьер. – Не твоего ума здесь дело!

— Сами… валите! – почти отдышался я. – Вытряхивайте все обратно и валите.

Они рассмеялись, и хохот громко разлетелся по озерной глади. Как же громко, наверное, здесь рвануло, — подумал я.

— А то чё? – угрожающе спросил первый, сверкнув желтыми фиксами в оскале.

Действительно. Я-то им явно не наваляю, но придется хоть попробовать. Вдруг Паулинка уже у них в неводе. Нужно было что-то придумать, чтобы они не вытащили бредень на берег.

— А то мужики уже в пути сюда, — нашелся я. – Вас в этот невод и закатают. Полдеревни взрывом разбудили.

— Да ты гонишь? – заржали они. – Мы через эту деревню сюда ехали, там же из машин только два трактора и комбайн, специально смотрели. Да и не донесло бы до деревни звука. Но ты-то на ведро люлей уже нарвался.

С этими словами они побросали в воду волокуши и двинулись, разгоняя руками воду, ко мне. Ну вот, по крайней мере, невод бросили пока. Что же дальше? Потяни немного время, — раздался слабый голос в голове. – Нужно в себя прийти.

Отлично! Паулинка жива, спасение не за горами. Но, как, блин, тянуть время, когда два здоровых быка уже почти вылезли на берег с двух сторон от меня.

— Едут-едут, — неуверенно заверил я их, — у ветеринара и у участкового машины есть.

— У участкового – это у Сергеича что ли? – снова обнажил свои фиксы первый. – Так он нам и указал на этот прудик, а сам в командировке в райцентре до послезавтра.

— А у ветеринара, наверное, та «копейка», что без колес у клуба стоит? – язвительно поинтересовался второй.

Комментарий Натальи Дорониной:

Жил в деревне и ничего о ней не знал?

 

Правильно мне Паулинка говорила – научись сначала себе врать. Вот теперь точно вляпался. А они тем временем выбрались из воды и стали сходиться намного выше меня по берегу. Окружают! – понял я, проклиная в душе свою захудалую деревушку и участкового в частности. Урбанизация, блин. Ох, если не поторопятся озерные жители…

Фикса подобрал здоровенную ветку, второй разминал кулаки. Меня теснили к воде, а молчание затягивалось. И тут меня осенило.

— А я не с той деревни, — храбро заявил я, — я, вон, с того берега. Никаких Сергеичей там у нас нету, зато она намного ближе отсюда и машин хоть отбавляй.

Сработало, браконьеры остановились. Тот, что без фикс удивленно потер волосатую грудь. У меня отлегло от сердца.

— Чой-то сдается мне, ты гонишь, — прищурился недоверчиво Фикса. – Сроду в тех краях ни о какой деревне не слышал. Да и дорога в те места заросла, мы на ней разворачивались, — и, поигрывая своей ивовой дубиной, снова двинулся на меня, но уже медленнее.

Комментарий Владислава Пасечника:

Не верю — че это они с ним церемонятся, спорят? Давно бы уже наваляли…

 

А ведь не так тупы, как выглядят, — мысленно выругался я. Ноги мои уже были в воде, отступать в пруд — значит, запутаться в неводе. Я предпринял последнюю попытку убеждения.

— Объездная есть, прямо к райцентру, но мужики и по этой сюда доберутся. Ой, как они не любят, когда кто-то на их рыбные места покушается, – тут я и сам поежился, — а браконьеров тем более. Свирепеют просто, сами на себя не похожи становятся.

На этот раз не сработало. Наоборот, они ускорились, дьявольски щеря свои и вставные зубы. Благо я уже увидел, что подмога пришла.

— Через минуту ты тоже сам себя в зеркало не узнаешь, — гоготнул волосатый.

— Да вы сами обернитесь, посмотрите, — пожал я плечами.

Браконьеры изумленно уставились на меня, потом резко обернулись. За их спинами сплошной стеной выстроились туманные, светящиеся мистическим фосфором  силуэты.

Комментарий Владислава Пасечника:

Светятся фосфором — неплохо, но спорно.

 

В этот раз их было намного меньше, зато это компенсировалось размытостью очертаний. Натуральные привидения. И теперь уже они, медленно приближаясь, теснили горе-рыбаков к воде. Фикса икнул, волосатый тоненько и тихонько брал высокую ноту. Оба пятились на меня, прямо в ловушку. В ловушку! Я понял, что сейчас произойдет, и завопил: «Нет! Не надо!», но сделал только хуже. Подпрыгнув от неожиданности, мужики развернулись и с ходу влетели в пруд. Я попытался их затормозить, но получил внушительный удар наотмашь по лицу и рухнул на мелководье. Обезумевшие от ужаса браконьеры мчались прямо в свой же невод. Сейчас они запутаются и попадут на поздний ужин к своим недавним жертвам! Я не мог этого допустить.

— Не трогайте их, пусть уходят! – закричал я что есть силы. – Паулинка!

Камышовые заросли зашевелились и зашуршали как от сильного ветра, над водой пронесся замогильный, душераздирающий хохот, перешедший в вой, заставив ужаснуться даже меня. На миг воцарилась полнейшая тишина, мужики остановились в полной растерянности. И тут из кустов с воплем вылетело огромное, светящееся бледно-изумрудным, нечто, в котором, я с большим трудом узнал Паулинку. В развевающихся от полета лохмотьях, с кипой огненно-рыжих растрепанных волос, на чем то, напоминающем метлу, она на бреющем полете понеслась в нашу сторону. Волосатый завизжал так, что, наверное, заглушил бы оба предыдущих взрыва, Фикса подскочил над водой, и оба они вихрем пронеслись мимо меня. Хлопнули дверцы Нивы, заворчал и заглох мотор. Паулинка резко затормозила передо мной, теперь она приняла свой обычный вид, по-прежнему сидя на метле. Мотор снова чихнул, из салона послышались визгливые ругательства.

Комментарий Натальи Дорониной:

Вряд ли уместна здесь подобная лексика. (подчеркнуто)

 

— Баньши? – зачем-то спросил я.

— Ага. Ты про них рассказывал.

Комментарий Натальи Дорониной:

Когда, где и что именно?

 

— Пойду мужиков подтолкну, — отрешенно проговорил я, поднимаясь и утирая рассеченную губу.

Корпус машины болтался из стороны в сторону, как будто там шла ожесточенная борьба. Визгливые маты сменялись истерическим рычанием – двигатель не запускался. Я проследовал мимо водительского окна, сообщив мигом замолкшим мужикам, что фары-то гасить надо иногда, добрался до багажника с висящей там запаской и, навалившись, заставил машину двигаться. Медленно, но верно Нива пошла под уклон и, дернувшись, затарахтела. И тут же меня обдало бензиновым выхлопом и огромными клубами пыли. Надсадно взревев, машина с браконьерами за секунды исчезла из виду.

— Не за что, — буркнул я, прокашливаясь.

Все так же, двигаясь почти на автомате, не обращая ни на что внимания, я спустился, вошел в воду и с трудом вытряхнул невод, стараясь не смотреть на то, что могло туда попасть. Там же смотал его, выкинув ивовые волокуши в камыши, отметил про себя, что вода уже не теплая, а мокрый невод весит килограммов двадцать. Уже на берегу меня ждала Паулинка.

— Как вы? – спросил я.

— Спасибо, что пришел. Это тяжелая ночь для нас, — грустно ответила она. – Теперь нас совсем мало.

Мы помолчали, думая каждый о своем, хотя, мои мысли были ни для кого здесь не секретом. Теперь я точно понимал, почему исчезла деревенька на берегу некогда прекрасного озера, и искренне сочувствовал обитателям обмелевшего ныне прудика.

— Теперь мы можем с тобой видеться?

— В этом году уже нет. Долгая жизнь требует долгого сна, завтра мы засыпаем до самого марта, — печально улыбнулась Паулинка. – Мы можем встретиться в следующем году.

Сердце мое екнуло – в январе я переезжаю в Горный Алтай, в Чемал, но говорить об этом и не требовалось, она и так все прекрасно слышала. Ночь прошла за сбором дров для костра, утро и день ушли на то, чтобы сжечь отсыревший невод. Все это время мы с Паулинкой неловко болтали о том и о сем, боясь наскочить на неприятную для нас обоих тему. Но ближе к обеду, когда улетавшие в страхе этой ночью ремезы вернулись и устроили громкую перепалку между собой, Паулинка вновь пронзительно посмотрела на меня рубиновым взглядом и тихо попросила:

— Расскажи мне еще раз об этом Горном Алтае.

И в этот наш последний день мы снова унеслись к бескрайним и чистым водам Алтая на крыльях нашей общей фантазии. А когда от медного солнечного диска остался только краешек, прощально выглядывающий из соснового леса на самом горизонте, Паулинка решительно прервала наш разговор на середине.

— Пора.

И когда мы поднялись на насыпь, неожиданно взяла меня за руку. Я даже почти почувствовал ее нежное прикосновение. Весело глядя мне прямо в глаза она подмигнула мне и задумчиво сказала:

— Знаешь, если там, на Алтае, нет щебетания ремезов, я не хотела бы там жить.

Комментарий Натальи Дорониной:

Рассказ в целом сырой. К сожалению, вынуждена отметить и непрописанность сюжета, и невнятность образов и событий, и досадные языковые огрехи… 

 

Последняя глава…

(рассказ)

… Ни я первый, ни я последний… Так или иначе, эта фраза есть на каждой странице этой древней, измятой тетради в кожаном переплете. Невозможно узнать, кто же был первым – первые страницы вырваны, вырвана история множества людей, кому довелось держать в руках эту дьявольскую летопись смертей.

Еще на каждой из страниц, написанных разным почерком, нет ни малейшего упоминания о времени, в котором жили невольные писатели своего последнего вздоха. Эта тетрадь – дневник обреченных, обреченных ей же в тот самый момент, когда они поддались искушению взять ее в руки.

Комментарий Натальи Дорониной:

«дневник обреченных» — штамп.  

Одна страница. Все, что дается человеку перед смертью. Страница, на которой нет ни имени, ни даты, ни каких либо упоминаний о других представителях рода человеческого. Только прощание.

Мое прощание не отличается от прочих почти ничем. Единственным отличием будет то, что я стану тем самым «последним», который испишет мелким, корявым почерком итог всей этой печальной повести. Последнюю страницу. Места еще много – почерк у меня действительно очень мелкий.

Тетрадь эта, судя по степени обветшалости, появилась с незапамятных времен. Каждый получал ее по-разному. Каждый по-разному относился к своей доле: кто-то не верил в смертоносную силу этой вещи, о чем и сообщал в двух-трех кратких строках; кто-то экспериментировал, пытаясь написать больше, чем дозволено; а кто-то просто принимал свою судьбу, пытаясь вложить в свою единственную страницу все наболевшее за долгую или не слишком жизнь. Я не отношусь ни к одному из этих типов людей. Я горжусь, что честь завершить какой-то непонятный мне ритуал выпала мне.

На этих обветшалых страницах множество языков. Я никогда не задавался целью прочитать каждую, но, произвольно открывая тетрадь где-нибудь в середине, всегда натыкался на разные страницы. Даже попытка вложить закладку ни к чему не привела, не говоря уж о том, что, пересчитывая листы в этой тонкой, казалось бы, тетради я все время сбивался где-то на четырех тысячах.

На каждой странице, в самом начале есть небольшая история о том, как эта тетрадь попала в руки к очередному несчастному. Кто-то нашел ее прямо у себя на столе, некоторые получили в подарок, другие купили у странного вида торговцев сувенирами. Тетрадь сама прилетала, материализовывалась и приносилась заботливыми прохожими, когда была выброшена. Я получил ее из рук молодого человека, которого на моих глазах сбило транспортное средство (вы помните — не принято раскрывать время). У меня есть причина доверять написанному здесь.

Что я могу сказать напоследок о своей жизни? Да, в общем-то, ничего. Жил как все, был как остальные. Работал, получал свой хлеб. Имел жену и детей, похожих на меня…

Ха-ха-ха. Не слишком веселый смех, но в этой ситуации – в самый раз. Помните, я писал, что первые страницы были вырваны? Так вот, я понял это по остаткам бумаги на нитке, сшивающей страницы между собой и с переплетом. Но ума не хватило проверить остались ли вырванные страницы сзади. Зато теперь знаю – остались, причем единственную оставшуюся я держу в руках. Что теперь?

Я уверен, что настолько хорошо проработанный магический предмет не выпускает своих жертв просто так. Кому-нибудь да приходила мысль вырвать свой лист. Уверен, все они остались в тетради, кроме первых, вырванных, наверное, специально. Видимо там крылась разгадка этой тетради смерти, не предназначенная для простых смертных. Но я не вырывал свой листок сам!

Комментарий Натальи Дорониной:

«не предназначенная для простых смертных» — тоже штамп.  

Это может значить две вещи: я спасен, потому что моя история никогда по-настоящему не была в тетради или просто недочет создателей, который будет исправлен, когда я закончу. Это так тяжело – получить надежду на спасение и не знать, есть ли она на самом деле.

Я долго думал. В конце концов, я решил, что допишу свою страницу и вклею ее в тетрадь. Как это не парадоксально – мысли кончились. Не представляю, чем занять посл…

Комментарий Натальи Дорониной:

Всё-таки время прочитывается… через язык автора. 

 

Эльфийский Гринпис

(рассказ)

Что может сделать один щупленький крестьянин против целой оравы стражников? Да ничего! Вот именно это я и делал, пока меня тащили через всю главную площадь в темницу. Все бы хорошо, да всю задницу об каменную мостовую отбили, тираны хреновы. Ну я им устрою! Я им покажу! Стоит только добраться до дверей в замок… Хоп, ну вот, я же говорил. Пятеро во рве, еще двое катаются по подъемному мосту, один где-то в замке дребезжит позолоченными доспехами. Теперь я могу и сам дойти, спасибо, что дверь открыли.

Я же говорю, крестьянин ничего не сможет, а вот переодетый эльф себя покажет. Что я могу поделать – не любят люди нас, приходится маскироваться. Только уши под капюшон спрятать, лицо грязью вымазать да гримасу потупее подобрать и уже вылитый человек.

— Куда? – преградил мне дорогу еще один стражник. У этого хоть меч посолиднее. Такому не грех и ответить.

— К королю, — бесцеремонно отпихнул я его в сторону. Ай-я-яй, что ж ты такой неуклюжий – на ровном месте поскользнулся.

Ладно, до тронного зала добрались, надо дальше что-то думать – двери то изнутри закрыты. Успел его, видать, кто-то предупредить, что высокие гости идут. Постеснялся, наверное, принимать в своем убогом жилище таких, как я. Пусть я и грязный, как этот замок, но аристократическая порода видна и под слоем сажи и го… хм. В общем, видно, что я из высшей расы. Пнуть в дверь, что ли?

Упс, кто же такие непрочные двери-то делает. Ну, хотя бы короля увидел. И он меня увидел, аж затрясся бедный. Слился, так сказать, со своей белой мантией.

— Здравствуйте, Ваше Величество! – кланяться не буду, гордость не позволяет. – Я вот по какому делу…

Ну зачем же так орать! Вот и стража вся в полном составе здесь. Ой, а какие рожи-то страшные, никак, гороху объелись? Нечего мешать деловому разговору! Хоть на что-то эта дверь сгодилась. Полежите пока, отдохните – может желудок отпустит.

— Так вот, уважаемый! Я по какому вопросу-то. Вы что с моим лесом сделали, уважаемый? Жить невозможно! Я конечно все понимаю, но ваш мусор – это не мой мусор. Почему я должен, выходя из дома, видеть ваши обглоданные овощи-фрукты по всей поляне? Или доспехи ржавые на деревьях? Я уже не говорю о разбойниках! Ну, на каждом же дереве, ажно гроздьями висят по пять, по шесть штук. Висят, фей пугают. А ведь воняет-то от них не нектаром! Даже не французскими духами. Вот, сами понюхайте!

Чего ж так руки-то отрубленной бояться? Она ведь не живая, в отличие от слуг королевских – от такого визгу можно и без сердца остаться. И как они еще соглашаются ему служить? Так, нужный эффект достигнут, идем дальше.

— А по реке что плавает? За вчерашний день только пять ботинок выловил. Рваных, грязных, правых, в конце концов. Не порядок это, товарищ король! Мы же вам отходы через городскую стену не бросаем?

Хоть бы не вспомнил, хоть бы не вспомнил! Уф, вроде пронесло. А может, просто напоминать не стал – давно же было. Ну, выпили мы, ну пошутить решили. Ерунда ведь. Тем более это короля три назад было.

— Как вопрос этот решать будем, обви… тьфу вы, Ваше Величество? Что вы молчите-то? Сказать нечего? А вот я скажу, пожалуй! Мы, эльфы, конечно, народ мирный, но и вы меру знайте! Доколе ваши браконьеры будут единорогов без хозяйства оставлять? Они же после этого размножаться не могут! Рог, чтоб вы знали, привлекает самок – чем больше рог, тем больше самок. У них же рога, как у вас… как у вас… одежда, дракона вам в валенок. Вот сниму сейчас с вас одежду и пущу в город! Посмотрим, как вы тогда размножитесь.

Ой, да не надо так за мантию свою хвататься, я вас и так почти не вижу. Вот и народ в дверном проеме собрался, да и стражники с открытыми ртами стоят. Зацепило, значит. Ну, ничего, пропаганда еще никому не вредила. Так, что же, что же, что же, что же… А! Ну, да!

— Вы в курсе, что все драконы в округе уже против вас ополчились, за то, что вы почти всех оленей перебили на охотах своих? А у ежей мигрень от рогов ваших охотничьих? Что ежи-то вам плохого сделали!?

Так, народ уже неодобрительно шепчется, косясь на Ихнее Величество. Может хоть теперь одумаются. Но пора и честь знать, что-то засиделся я. Та-да-да-дам! Начинаем последний акт нашей горестной трагедии.

— Так о чем это я? А, ну да! Что решать-то будем, Филипп? Ничего, что я так вас? Как Герберт? А Филипп где? Умер? А жаль! Вот такой король был! Никаких претензий никогда не было! Ежегодно по четыреста золотых выделял на озеленение и облагораживание леса. А вы? Эх, вы! – Ну, давай же, дурень старый! – Вот это другое дело! Пятьсот золотых в год — это хорошо! Только вот еще насчет разбойников и браконьеров примите к сведению, да и про охоты не забудьте – пожалейте зайцев и драконов. Да-да, ежей, конечно, что это я! И за рекой следить не забывайте, Филипп!

Вот как почтительно расступаются! Уважают защитников природы! Вот такие вот мы, эльфы – чувствительные и ранимые. В крови это у нас. Высшая раса, не то, что вы, люди. Смотри-ка, эскорт почетный до самых городских ворот. И когда успели плакаты нарисовать? «Спасем ежей!», «Не пугайте фей висельниками!», — о, ЭлберетГилтониэль! – «Сохраним единорогам способность размножаться!». Не хило! Ну, что ж, осталось помахать горожанам ручкой и уйти, как герой.

А вот и друзья-товарищи, как всегда за третьим деревом поджидают.

— Добыл, а вы как думали! Пятьсот! Да я сам офигел – такая щедрость! Ну, бухнем на славу, лет пять беспробудного пьянства нам обеспечено! А там, глядишь, и еще в какой город нагрянем! Эх, веселый же народ, короли – везде одинаковые! Да ладно, казну разорил! Не обеднеют! Тем более, хорошее дело сделал, парни. Не поверите – единорогов и оленей от вымирания спас! Так что, добрые дела никогда не надоедят! Где тут у них ближайшая таверна? Страсть, как выпить охота!

Комментарий Натальи Дорониной:

Этот рассказ наиболее отточен. Хороший юмор, неплохой сюжет, неожиданный конец.

 

Общая оценка творчества автора:

Владислав Пасечник:

По порядку: первый рассказ понравился очень, выдержано, добротно, на мой взгляд есть некоторые чисто логические огрехи. Во втором рассказе много чего осталось «за полями», наверное так и задумывалось, но все же он определенно уступает первому. Третий, хулиганский немного, юморок на уровне ролевиков и любителей Перумова(Не Толкиена, заметьте) — тоже значительно проигрывает первому, но в общем контексте тоже воспринимается «на ура».  Что я могу посоветовать? Дальше развиваться, больше читать русских авторов (оттачивать слог, с языком еще не все в порядке, но не буду останавливаться на этом). Пока что у Вас лучшие тексты из всех, что мне присылали.

P.S.  Есть такой замечательный конкурс литературы для подростков — Книгуру, это дочернаяя премия «Большой книги». Настоятельно рекомендую принять участие в этом мероприятии. Думаю у Вас есть шанс.

Павел Сидоренко:

Автор умело обращается с художественными средствами (такими, как метафора, сравнение и тд.) и подчеркивает мелкие детали. При этом рисуется картина окружающего мира, в котором находится герой, а, как известно, внешний мир – это тоже способ выражения характера героя. Как, например, это происходит в повести «Паулинке».

Кстати, герой «Паулинки» очень романтичный, открытый, принадлежит к числу тех людей, которые видят мир в другом свете.

Сама идея повести не оригинальна, но она не оставляет равнодушным, ее хочется читать. Безумно лиричное и фантастическое произведение.

В целом даю высокую оценку автору и считаю, что ему есть куда развиваться в жанре «фэнтези».

У тебя есть другое мнение? Пиши в комментариях!

Как принять участие в конкурсе?

Вернуться в главное меню конкурса